НТБ ГБОУВО РК КИПУ имени Февзи Якубова - Показать содержимое по тегу: Долгополова Лилия Анатольевна

Понедельник, 13 ноября 2017 07:10

О СЛЕДАХ ГЕРМАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ В КРЫМУ: КРЫМСКИЕ ГОТЫ

Благоприятные условия Крыма всегда притягивали к себе человека. С давних пор полуостров был и остается одним из важнейших центров земли, где рождалась и творилась история человечества. Крым тесно связан именами таких народов, как сарматы, тавры, греки, армяне, крымские татары, караимы и др. среди которых особое место занимают представители германской культуры, которые населяли полуостров в различные временные эпохи. Их пребывание можно условно поделить на три периода, а именно:

- период крымских готов (3 – 15/16 век);

- период немецко-швейцарской колонизации полуострова (1802 – август 1941гг.);

- период, связанный с возвращением депортированных народов Крыма (с 1991 и по настоящее время).

Вопрос о крымских готах в современной науке остается нерешенным. Существующие в исторической наук сведения не дают нам полной картины о жизни представителей этого народа на полуострове. Решение этой проблемы характеризуется как всплеском научного интереса к его изучению, так и полным забвением.

Историческая родина готов – северная Европа и Скандинавия. Вот втором веке нашей эры готские племена составили ядро Великого переселения народов, в корне изменившем этническую карту Европы. Их путь лежал в южные и восточные земли. Примерно к 200 году германские племена достигли берегов Черного моря. Известно, что на территории современной Молдавии, юга Украины и России империя готов просуществовала до 375 года, вторжения гуннов.

Появление готов в Крыму связывают с началом третьего века. Их судьба складывалась иначе, чем у западногерманских племен: не имея собственной формы государственности, крымские готы сумели сохранить свою культуру на протяжении почти полутора тысяч веков!

Первые письменные сведения о крымских готах к первой половине первого тысячелетия. Наиболее значимы их них принадлежит античному историку византийского императора Юстиниана Прокопию (Прокопу), жившему в 6 веке. Это были сведения о воинствующем племени земледельцев – готах, населявших место Дори (Дорос) в Крыму. Готы упоминались при описании народов, населявших на тот момент Таврику, поэтому их описание не дает нам никаких подробностей.

Впервые интерес европейцев к крымских готам появляется во времена Средневековья, связанного с бурным развитием мореплавания и миссионерства в страны Азии, путь которых проходил через полуостров. Среди записок дипломатов, королевских и церковных посланников, упоминавших Крым, особое место занимает донесение францисканца Вильгельма Рубрука (Ruysbroek, Rubruquis), путешествующего с папской миссией в Китай. В 1253 году он высадился в гавани Soldaia (Судак). В своих записках, где он описывает жителей полуострова, он сообщает, что среди прочих встретил людей (готов), говорящих на языке, близком к немецкому: „inter quos erant multi Goti, quorum idioma est Teutonicum“.

Сведения Рубрука нашли подтверждение в вышедшей в 1517 году работе Матиса фон Михова (Mathias von Michov), доктора медицины и каноника из Кракова, под названием „De Sarmatia asiana atque Europaea“.

Наибольшую ценность для нас представляет отчет фламандского (по некоторым данным – австрийского) дипломата О. Бусбека (Augler Ghislain de Busbecq). Получивший образование в лучших университетах Европы, Бусбек с 1554 г. вступил на дипломатическое поприще. С 1556 г. в продолжение 7 лет занимал должность посланника в Константинополе. В своих трудах "Legationis turcicae epistolae IV" (Париж, 1589) и "Epistolae ad Rudolphum II Imperatorem e Gallia scriptae" (Брюссель, 1632) он представил важные для истории того времени и современности сведения о турецких землях и народах, населявших эти территории. Из них мы узнаем о его встречи двумя жителями полуострова, благодаря которой ему удалось составить небольшой глоссарий крымскоготских слов и выражений (около 100 единиц), а также записать отрывок песни – «Кантилену» (cantilena).

Большинство зафиксированных Бусбеком слов понятны и сейчас всем, кто владеет современным немецким языком, напр.:

кр.-г. alt – нем. alt; (старый) кр.-г. brunna – нем. Brunnen (колодец)

кр.-г. apel – нем. Apfel (яблоко) кр.-г. goltz – нем. Gold (золото)

кр.-г. athe – нем. acht (восемь) кр.-г. geen – нем. gehen (идти)

кр.-г. bruder – нем. Bruder (брат) кр.-г. ich – нем. ich (я)

Бусбек отметил, что потомки германских племен, чей язык так близок немецкому языку того времени, проживают в крымских города Мангуп и Скиварин/Сциварин (Sсiwarin), а также многочисленных деревнях горного полуострова. Запись Бусбека о том, что это могли быть потомки, как саксов, так и готов вызвала в более позднее время (спустя 2-3 столетия) большой интерес историков-лингвистов к вопросу о крымских готах. С одной стороны, это было связано с тем, что Крым стал частью Российской империи, и вслед за императорским двором ознакомиться с новыми южными землями потянулись европейские дипломаты, ученые. С другой стороны, именно в этот период историческая наука получает новый импульс своего развития, приобретая междисциплинарный характер, благодаря связи с лингвистикой, этнографией, географией и т.д. Стоит также отметить и такую особенность ментальности немецкого народа, как чрезвычайный интерес к своей истории. Неслучайно, что первый научный анализ исторических сведений о крымских готах, их обычаях и языке, были сделаны немецкими ученными.

Первая попытка лингвистического описания записанных О. Бусбеком слов и выражений крымских готов была предпринята Г. Массманом в работе „Gothica Minora 3: Wie steht es um Augerius Gislenius Busbecks Goten in der Krimm?“ в 1841 году в одном из периодических изданий. Его исследования спустя десятилетия продолжили немецкие и австрийские ученые В. Томашек (Die Goten in Taurien. Ethnologische Forschung über Ost-Europa und Nord-Asien, 1881), Р. Леве (Die Reste der Germanen am Schwarzen Meere. Eine ethnologische Untersuchung, 1896; Die Krimgotenfrage, 1902), П. Скардигли (Die Goten. Sprache und Kultur, 1973), Й. Тышлер (Neu- und wiederentdeckte Zeugnisse des Krimgotischen, 1976) и другие, обогащая в первую очередь этнографическими данными.

Большой вклад в изучение этого вопросы внесли отечественные ученые И.С. Пиоро, В.А. Сидоренко, А. И. Айбабин, А.Г. Герцен, В.А. Бушаков и др. В 2011 в Санкт-Петербурге вышла монография Н.А.Ганиной „Крымско-готский язык“, которая широко освещает весь накопленный предшественниками историко-археологический и лингвистический материал.

На сегодняшний день известно, что готы проживали на территорию, расположенную между современными городами Севастополь (Чембало) и г. Алушта. Они занимались интенсивным земледелием и в военное время могли выставить войско, насчитывающее 3000 тысячи солдат (как утверждает Прокопий). На протяжении истории своего существования они подчинялись хазарам, Византии, России, а с середины 13 века подчинялись тюркам.

Прокопий отмечал, что страна Дори (в некоторых источниках – Доро, Дорос). Где с давних пор живут готы, не последовавшие за Теодорихом в Италию, расположена на возвышенности (область от горы Чатырдаг до Мангупа, долина реки Черной); ее земля плодородна, а жители трудолюбивы и гостеприимны. Что означает «Доро»? Существует несколько версий этимологии этого топонима. В. Томашек считает, что в основе лежит корень готского слова „daurons“ (ворота), что указывает на то, что Доро служило воротами полуострова. Другие ученые склоняются к тому, что «доро» – это усечение греческого имени Теодоро или Феодоро («Дар Божий»). Именно так называлось княжество, расположенное на плато Мангупа в юго-западной части Крыма недалеко от горы Ай-Тодор.

В материалах также упоминаются такие топонимии как Скиварин (Сциварин, Шиварин). По предположению В.Томашека, этот населенный пункт находился в районе Беджук-Кучук-Сиврень (Сюрень), севернее Мангупа на горе Сивриташ (район Бахчисарая). Есть также сведения и о городе Трапезунт (возможно находится в районе горы Чатырдаг), Каркери (Кырк-Орк).

Мартин Броневский, посетивший Крым во второй половине 16 века, еще застал остатки большого города на Мангупе, сохранившего великолепные греческие церкви, крепость, родник, ворота.

Во второй половине 18 века потомки крымский готов в числе других христиан покинули полуостров и переселились в южные районы Российской империи, где по указу императрицы Екатерины Второй им были дарованы льготы. Переселенцы, известные в истории России как мариупольские или азовские греки, основали поселения, имена которых связывали их с Крымом – Ялта, Урзув и др.

Пребывание готов в Крыму, несомненно, оставило свой след в летописи полуострова. Города и села, связанные с их обитанием, до сих пор представляют собой огромный интерес для ученых, краеведов и всех тех, кто интересуется историей Крыма. Известно, что во время Второй мировой войны на Мангупе работала археологическая экспедиция организации «Наследие предков», курируемая гауляйтером Альфредом Фрауенфельдом. И сегодня на Мангупе ведутся активные раскопки археологов, которые постепенно, шаг за шагом, открывают новые страницы в истории Крымской Готии.

Опубликовано в Педагогические науки

Подробнее ...

Четверг, 09 ноября 2017 09:55

Инфинитив в древних индоевропейских языках

Несмотря на достаточно большое количество работ, посвященных описанию синкретичных частей речи, к которым принадлежат и нефинитные формы глагола, в современной лингвистической науке неразработанными остаются вопросы их генезиса, формальной и семантической специфики в отдельных языках, а также особенностей их функционирования в различные периоды языковой эволюции.

В исследованиях на материале германских языков практически отсутствуют работы, целью которых является изучение проблемы грамматического статуса инфинитива и его происхождения. Нераскрытой остается также и роль инфинитива в изменениях, имеющих место в синтаксисе германских языков, прежде всего, в контексте приобретения инфинитивом глагольных признаков и формирования инфинитивной клаузы как одного из способов поверхностной реализации глубинных структур предложения, представляющей собой основу для развития семантики грамматических явлений и способов их выражения.

Вопрос о происхождении инфинитива в европейских языках впервые привлек внимание ученых во второй половине прошлого столетия в связи с активной разработкой теории частей речи и трудностями описания синкретичных классов слов. Интерес исследователей был концентрирован на источниках и путях возникновения инфинитных форм, а также историческом аспекте типологических особенностей инфинитива. Однако эти вопросы, как и вопросы лингвистической хронологии становления и дальнейшего развития инфинитива, до сих пор остаются нерешенными в полном объеме.

Поиски источников появления инфинитива активизируются в период бурного развития сравнительно-исторического метода в лингвистике, что находит отражение в работах отечественных лингвистов Ф. Ф. Фортунатова, В. А. Богородицкого; немецких ученых К. Бругмана и Б. Дельбрюка и др.

В результате типологического анализа ряда древних языков учеными было установлено, что инфинитив не является собственным индоевропейским образованием, о чем свидетельствуют следующие факты:

а) в разных языковых группах при образовании инфинитива используются неидентичные элементы (аффиксы), что исключает возможность сведения инфинитива разных языков к единой праформе;

б) при идентичной временной и залоговой основе в древних языках (древнеиндийский, древнегреческий, хеттский, латинский) инфинитивные аффиксы также различны.

По наблюдениям В. В. Левицкого, в индоевропейском праязыке существовали отглагольные имена с различными суффиксами, но "инфинитив как наиболее абстрактная форма глагола […] отсутствовал: глагол мог употребляться только в различных личных формах" [8, c. 356].

Процесс становления и развития инфинитива в индоевропейском праязыке по мнению украинских лингвистов Ю. А. Жлуктенко и Т. А. Яворской мог происходить следующим образом: "морфология языка-основы характеризуется смешением фузии и агглютинации, созданием определенных форм, основ, слов из разнородных элементов. Один языковой тип имел в основе предложения с подлежащим и дополнение, в другом же не чувствовалось четкой границы между действием и состоянием; действие воспринималось как определенное состояние деятеля, охватывающее и дополнение. Такое синкретичное содержание выражалось не глагольными, а именными формами, которые вначале были неизменяемыми, а со временем стали изменяться по падежам подобно латинскому герундию. В дальнейшем из них развились неличные формы индоевропейского глагола – инфинитив, деепричастие и герундий" [5, c. 8–9].

Согласно внешней реконструкции индоевропейского праязыка существительное располагало достаточно сложной категорией склонения, состоящей из восьми падежей: номинатива, генитива, аблатива (отложительного), датива, локатива, инструменталиса, вокатива [8, c. 253]. Каждая падежная форма могла бы стать основой для формирования новой грамматической формы – инфинитива.

В вопросе исходной падежной формы существительного для инфинитива индоевропейских языков большинство лингвистов склоняется к тому, что ею может быть форма дательного падежа [9; 7]. Выдвигались также предположения о появления инфинитива на базе другой падежной формы. Так, по мнению ведущего немецкого лингвиста-историка Г. Пауля, источником инфинитива немецкого языка является застывшая форма винительного падежа. В качестве аргумента он приводит тот факт, что инфинитив, засвидетельствованный в первых письменных источниках, имеет именно форму винительного, а не какого-либо другого падежа [11, c. 95].

Известно, что В. В. Виноградов называл инфинитив именительным падежом (глагольный номинатив). Существительные среднего рода, к которым принадлежали изначально инфинитивы, уже в индоевропейском имеют одинаковые окончания в именительном и винительном падежах. Совпадение падежных форм В. В. Левицкий объясняет двумя причинами: членением имен в раннем индоевропейском языке на два класса (активные и пассивные) и преобразованием индоевропейского языка из активно-статичного в аккузативно-номинативный [8, c. 257].

На основе указанных причин в отечественной германистике были разработаны гипотезы совпадения аккузатива и номинатива в индоевропейском языке. Гипотеза субъектно-объектных отношений объясняет этот факт тем, что существительные среднего рода не могли выступать в роли субъекта, а выполняли функцию прямого дополнения, т. е. употреблялись в винительном падеже. С развитием языка и мышления предметы стали представляться как возможные субъекты. Для этой роли использовали форму винительного падежа [там же, с. 256].

В рамках гипотезы о первичном активно-статичном строе индоевропейского языка [3, c. 277] выделяют два типа существительных: существительные активного класса с показателем –s / -os и инактивного класса с -om. С появлением конструкции с двумя существительными активного класса (типа "охотник" и "зверь"), где одно из них мыслиться как инактивное (охотник убивает зверя), возникает необходимость оформить между ними отношения. Пассивное существительное получает маркер инактивного класса, что приводит к появлению структурно-синтаксического инактива. Из него впоследствии развивается винительный падеж существительных мужского и женского рода.

Совпадение именительного и винительного падежей не встречает противодействия и со стороны закономерностей синтаксического функционирования падежей. Невозможно обнаружить никаких тенденций к их формальному разграничению с помощью аналогической перестройки по тем или иным моделям, где они совпадали [1, c. 34]. Существует предположение, что с синтаксической точки зрения здесь срабатывает тот факт, что именительный и винительный падежи в предложениях обычно противопоставлены друг другу, входят в разные "узлы" предложения и тем самым их совпадение не является причиной появлении дополнительных трудностей в плане понятности и обозримости предложения [там же, с. 64].

Со временем винительный падеж совпал с формой именительного падежа во всех типах гласных основ, как в единственном, так и во множественном числе. Эти процессы, по мнению В. М. Жирмунского, положили начало изменению структуры слова в немецком языке: именительный падеж единственного числа (с которым совпадает винительный единственного числа), лишенный падежного окончания, получает характер исходной (абсолютной) формы слова, к которой в косвенных падежах прибавляются падежные окончания как признаки словоизменения [4, c. 190]. Последствия этого процесса мы наблюдаем в парадигме склонения субстантивированных инфинитивов в современном немецком языке: das Lesen (Nom) – das Lesen (Akk).

С другой стороны, по наблюдениям Б. Дельбрюка, в пользу исходной формы дательного падежа свидетельствуют ранние случаи употребления в санскрите инфинитива со значением предположения, при котором имелось отрицание: именно это значение лингвисты признают первичным в инфинитивной семантике [9, c. 460].

Позднее К. Г. Красухин на основе анализа ведического санскрита, хеттского и балто-славянских языков подтверждает правомерность этого предположения и выдвигает гипотезу о происхождении других падежных форм: "Датив как падеж бенефицианта и / или цели мог выражать желание, возможность – т. е. относиться не к реальному тексту. Поскольку же бенефициант не есть активный деятель, а цель – скорее претерпевающая сущность, то контекст с дативом может получить тенденцию к инактивности […]. Ту же семантику могут нести отглагольные имена не с дативным, а с генитивным или просто морфологически неоформленным аффиксом" [7, c. 323–324].

Значительным вкладом в исследование генезиса инфинитива являются работы Д. Дистерхефт, результатом которых стала периодизация развития инфинитива в индоевропейских языках [напр., 10]. На основе анализа морфосинтаксических признаков ученая приходит к выводу, что эволюция инфинитива происходит в пять этапов:

І этап: появление конструкции инфинитив + объект в родительном падеже, которая рассматривается как именная;

ІІ этап: появление в предложениях цели конструкции дативный инфинитив + объект в винительном падеже;

ІІІ этап: продолжение интеграции инфинитива в глагольную морфологию; образование специфических инфинитивных суффиксов;

IV этап: полная морфологическая унификация инфинитивов;

V этап: внедрение инфинитива в систему аспектов и времен (Цит.: по [7, c. 307–309]).

В соответствие с этой периодизацией, инфинитив современных германских языков, как и большинства индоевропейских языков, достиг четвертого этапа; а латыни – пятого этапа развития.

Наиболее архаичная система инфинитива, по наблюдениям К. Г. Красухина, представлена в ведическом санскрите [7, c. 299]. Она характеризуется разнообразием форм (17 способов); некоторые из них – это непрямые падежи корневых имен: локативный, дательный и родительно-отложительный.

Существуют также инфинитивы, форма которых не соответствует ни одному падежу. Специфическими признаками системы инфинитива в ведическом санскрите являются следующие факты:

формы инфинитива демонстрируют четкую оппозицию в зависимости от падежа, лежащего в его основе. Локатив выражает реальное действие, датив – возможное или должное произойти в будущем, действие как цель. Субъект локатива не испытывает колебания, в то время как субъект датива нестабильный и зависит от семантики инфинитива, которая приближает его к статичным глаголам;
инфинитивы четко выявляют глагольно-именной характер категорий: в них объединяются именная флексия и глагольная семантика, связанная с обозначением реальности / нереальности, активности / неактивности;
обнаруживается формирование специфических инфинитивных суффиксов -tavai и -dhyai; по своему происхождению это – суффиксы имен в дательном падеже, утратившие со временем связь с производящими основами [там же, с. 304–309].

Указанные признаки, по мнению автора, свидетельствуют о наличии в системе инфинитива ведического санскрита признаков первых трех этапов.

Системы инфинитива в хеттском, древнегреческом языках и латыни выявляют нетождественный характер грамматических признаков. В хеттском языке функционировали формы инфинитива І и ІІ, супина І и ІІ и герундия (супин и герундий также рассматриваются лингвистами в инфинитивной системе). Собственно инфинитивные формы (инфинитива І и ІІ) образовывались от имен и различались морфемами, имеющими глагольный характер (-uar для инфинитива І и -uanna для инфинитива ІІ). Каждая форма имела специфическую сферу функционирования: если инфинитив І – это отглагольное абстрактное имя, обозначающее вполне реальные сущности, то инфинитив ІІ специализировался на обозначении результата или цели действия. Герундий выражал принадлежность управляемого им имени к сфере действия глагольного имени; супин означал гипотетическое, условное действие, цель при глаголах: но, в отличие от инфинитива, мог обозначать вполне реальные действия [там же, с. 312–314].

В классической латыни система инфинитива, которая, по оценке Д. Дистерхефт, пребывает на пятой стадии развития, строится на базе глагольных категорий. Она состоит из шести форм: Infinitivus praesentis activi, Infinitivus praesentis passive, Infinitivus perfecti active, Infinitivus perfecti passivi, Infinitivus futuri activi, Infinitivus futuri passivi.

Микросистема форм имеет четко выраженные противопоставления категорий времени и залога. В то же время именная форма супин, входящая в состав именных форм глагола, располагает склоняемыми формами Accusativus singularis и Ablativus singularis, которые употребляются со значением цели при глаголах движения. Первые три формы (активного и пассивного залога настоящего времени и активного залога прошедшего времени) являються синтетическими, а формы будущего времени и страдательного залога прошедшего времени – аналитическими и образуются от соответствующих причастий (пассив прошедшего времени и актив будущего времени) и супина (пассив будущего времени). Стоит отметить, что латынь в сравнении с другими древними индоевропейскими языками относится к более позднему периоду (III–X вв. н. э.), известному последними памятниками письменной латыни.

Система инфинитива древнегреческого языка, по мнению К. Г. Красухина занимает промежуточное положение между ведическим санскритом, характеризующимся разнообразием форм и функций, и современными германскими языками, где наблюдается их унификация [там же, с. 324]. Специфическим признаком формообразования древнегреческого инфинитива является вариативность его аффиксов, что выделяет данный язык из числа других индоевропейских языков.

Отличительной особенностью инфинитивной системы древних индоевропейских языков является наличие в них инфинитивных конструкций, характерной чертой которых является падежная форма субъекта инфинитивного действия. В современных лингвистических работах, посвященных рассматриваемым языкам, зафиксированы три падежные инфинитивные конструкции: субъект в дативе + инфинитив (ведический санскрит), nominativus cum infinito (хеттский) и accusativus cum infinito (древнегреческий, латынь).

Конструкция субъект в дативе + инфинитив. Существительное, управляющее инфинитивом, и сам инфинитив в данной конструкции имеют форму дательного падежа: при этом, субъект инфинитива не является прямым объектом финитного глагола:

(і) sutó mitrāya váruņāya pītáe.

"Сок Митре и Варуне пить (сок для питья Митре и Варуне)" [7, c. 307].

Субъект выступает бенефициантом, поскольку означает человека, получающего результат действия. По данным К. Г. Красухина, эта конструкция находит параллели в балто-славянских языках [там же: 310; (см. также [2])].

В современных русском и литовском языках функционируют инфинитивные сочетания (субъект-бенефициант в дативе + инфинитив), подобные рассматриваемой конструкции.

При этом в литовском языке в дательном падеже может стоять, как субъект:

kárvems ésti ´коровам есть´,

так и объект действия инфинитива:

šienēliui piáti ´сену косить´;

в русском – субъект:

мне пойти подождать в машине? или целое в конструкции "целое и часть": ему надо лечить зубы [там же, с. 311].

Семантика инфинитивной конструкции с субъектом в дативе относится к сфере ирреальной модальности. По мнению А. А. Бонч-Осмоловской, в современном русском языке, где употребление предложение с данной конструкцией достаточно продуктивно, субъект выступает в роли "ущербного" агенса, которому "не хватает определенных агентивных свойств – желание быть инициатором действия (волитивность) или же возможности осуществить действие (контроль)" [2, c. 102]. Для выражения такого значения в различных языках существуют лексико-грамматические показатели, как напр., модальные глаголы, формальные показатели. Инфинитивные предложения с субъектом в дативе представляют собой синтаксический способ выражения "неполноценности", поскольку подлежащее стоит в дательном падеже, не утрачивая при этом свойств подлежащего, а инфинитив-сказуемое не имеет формального согласования с субъектом [там же].

Конструкция nominativus cum infinito. По наблюдениям К. Г. Красухина, данная конструкция распространена в хеттском языке и представлена в современных балтийских языках (литовском, латышском), эстонском и ряде диалектов русского языка: шутка сказать. В хеттском языке инфинитив, выступающий при субъекте в номинативе имплицирует ему модальность и страдательность, напр.:

nussi GUD piianzi SIXDA-at.

"и бык ему для принесения в жертву был определен"[7, c. 315].

В современном русском языке инфинитив имеет не только модальное значение: шутка сказать, но и инхоативное: А царица – хохотать… (А. С. Пушкин) [там же]. В. К. Журавлев рассматривает данную конструкцию как результат синтагматической нейтрализации оппозиции "номинатив ~ аккузатив" [6, c. 141–145]. Предикат конструкции выражает внутреннее состояние субъекта, инфинитив – необходимость или возможность. В то же время, залоговая позиция инфинитива при этом остается нейтральной: земля пахать (надо) [7, c. 316].

Подобная конструкция в древнегреческом и латыни, по данным К. Г. Красухина, имеет другое происхождение – она появилась в результате пассивизации предложения.

Глагол, находящийся в активном залоге, управляет оборотом accusativus cum infinito:

(ііi) Audio puellam cantare

Я слышу, что девочка поет.

При пассивизации прямой объект получает форму номинатива:

(іv) Puella cantare auditor

Слышно, что девочка поет [7, c. 315–316].

Конструкция accusativus cum infinito. Конструкция встречается в древнегреческом, латинском, в ряде современных германских и других языках. Ее характерная черта заключается в том, что в качестве предиката функционируют глаголы ощущения (видеть, слышать, чувствовать) или директивные глаголы (говорить, информировать, приказывать). Источником происхождения рассматриваемой конструкции, предположительно, является побудительное предложение с глаголами, управляющими винительным и именительным падежом. Этого мнения придерживается К. Г. Красухин, опираясь на следующие факты: а) самый ранний случай употребления конструкции accusatives cum infinito засвидетельствован при директивно-информационном глаголе, где инфинитив обозначает предмет директивы; б) при директивных глаголах, не управляющих этой конструкцией, обычен инфинитив, обозначающий предмет приказания, мольбы [там же, с. 317–318]. Эта конструкция активно используется и в ряде современных европейских языках, напр., английском, немецком.

Следует отметить также наличие в хеттском языке конструкции инфинитив ІІ / супин + быть / стать (соответственно es- / kis-) со значение необходимости выполнения действия (iv) и супин + делать / стать с инхоативным значением (v):

(iv) NINDA KURRA parsiiauanzi NU.GAL.

"Хлеб не (должно) разламывать".

(v) Émes-ŠUNU karipuuan dair

"Ваши дома они уничтожать начали" [7, c. 314–315].

В современном немецком языке эти сочетания близки модальной конструкции sein + zu + Infinitiv и перифрастической конструкции tun + Infinitiv.

Несмотря на разнообразие формально-функциональных признаков инфинитива в древних индоевропейских языках, выявляются общие черты в процессе формирования и функционирования инфинитивов, к которым мы относим следующие:

инфинитив формируется на основе дательного падежа отглагольного существительного;
система инфинитивных аффиксов характеризуется разнообразием, что обусловливает возможность наличия нескольких морфологических типов инфинитива в зависимости от грамматического строя языка;
наблюдается отсутствие четкого соотношения форм и функций инфинитива;
инфинитивные конструкции в древних индоевропейских языках имеют преимущественно именной характер: они определяются падежной формой;
инфинитив в большинстве языков выявляет тенденцию к модальности и полному отсутствию залоговой категории (за исключением латыни).

Большинство приведенных в данном исследовании семантико-грамматических признаков инфинитива свидетельствует о его нестабильности в рассматриваемый нами период, что характерно для всех языковых инноваций в целом.

Особенности инфинитивной системы в различных древних индоевропейских языках (ведический санскрит, хеттский, древнегреческий и латынь) продемонстрированы нами в таблице:

Формальные признаки инфинитива в древних индоевропейских языков

Критерии Языки	Характер форм	Способы формо- образования	Характер аффиксов	Характер основ
ведический санскрит (І тыс. до н.э.)	синтетический	падежная флексия, суффикс	не- унифициров.	тематический/ атематический
хеттский (ІІ-І тыс. до н.э.)	синтетический	суффиксы	не- унифициров.	тематический/ атематический
др.-греческий (ІІ в.)	синтетический	суффиксы	не- унифициров	тематический/ атематический
латынь (III в до н.э. – X в)	синтетическо-аналитичес-кий	суффикс, вспомогатель-ный глагол	унифициров.	корневой

Из таблицы видно, что в языках, относящихся к наиболее удаленному периоду (ведический санскрит, хеттский и древнегреческий), формы инфинитива образуются с помощью разнообразных по своему составу суффиксов, присоединяющихся к атематической или тематической основе (а в ведическом санскрите форма усложняется падежной флексией).

В то же время латинский язык, активно употреблявшийся в более поздние времена, обнаруживает способы образования инфинитива, характерные для глагольной парадигмы (синтетические и аналитические формы). Синтетическая форма образуется в результате присоединения унифицированного суффикса к корневой глагольной основе; в образовании аналитических форм участвуют вспомогательные глаголы. Состояние инфинитивной системы латинского языка можно рассматривать как идентичное современным индоевропейским, в том числе, германским языкам.

Неравномерный характер формообразования и функционирования инфинитива в древних индоевропейских языках свидетельствует о том, в период существования древних индоевропейских языков (ІІ ст. до н. э. – Х ст. н. э.) происходило активное формирование инфинитива как новой грамматической формы.

Опубликовано в Педагогические науки

Подробнее ...

Четверг, 02 ноября 2017 06:34

К вопросу о становлении форм будущего времени в германских языках

Вопрос времени продолжает занимать особое место в научной мысли человечества. Единой общепризнанной теории, описывающей природу этого феномена, в современных как естественных, так и гуманитарных науках, до сих пор не существует. Так, например, в физике проблема времени входит в научный интерес термодинамики, квантовой физики, релятивистской физики и др. Установление сущности лингвистического времени остается актуальным и для языкознания. В настоящее время исследование феномена времени проводится в двух направлениях: изучение способов отображения и выражения астрономического времени в отдельных языках и анализ языковой эволюции [4, с. 3–20].

Не подлежит никакому сомнению тот факт, что категория времени не является постоянной: она изменяется не только от языка к языку, но и эволюционирует в отдельно взятой языковой системе. Выявление специфики развития грамматической категории как в генетически близких, так и неблизких языках относится к центральным задачам современной лингвистики, что обуславливает актуальность данной статьи.

Структура грамматического времени языка характеризуется соответствующим инвентарем грамматических форм. В современном немецком языке наличествует трихотомия грамматического времени «прошедшее-настоящее-будущее». В период своего становления немецкий язык, как и все германские языки того периода, располагал дихотомией «прошедшее-настоящее»; глагол употреблялся в двух временных формах (презенс и претерит) [5, с. 330–331]. Несмотря на то, форма будущего времени в древних германских языках отсутствовала, само будущее осознавалось как временная категория и находило отображение в языках.

Следует отметить, что грядущие события воспринимаются человечеством как неизбежное, заранее предопределенное; с другой стороны – как возможное, не обладающее какой-либо предопределенностью. В первом случае мы имеем дело с моделью, характерной для большинства религий, включающих в свое учение пророчества о жизни после смерти, о неизбежном Божьем суде и конце света. Второй случай предполагает, что человек сам способен и может творить будущее, и это будущее предстает как желаемое, возможное.

Оба представления о будущем наблюдаются в древнеанглийском языке: в формировании будущих аналитических форм принимают участие модальные глаголы sculan – долженствовать и willan – желать. В то же время в древних германских языках существовали и другие варианты выражения будущности. Так в поэме «Муспилли», относящейся к древневерхненемецкому периоду (9 век, баварский диалект) и повествующей о предстоящем суде, представлены следующие средства обозначения грядущих событий (i-vi):

so qimit ein heri
- dann kommt das eine Heer ´
uuanta ipu sia daz Satanazses kisindi kiuuinnit,

´denn falls des Satans Gefolgschaft sie in die Gewalt bekommt´

…sin tac piqueme, daz er touuan scal
- …sein Tag herankomme an dem er sterben muss´
uuili den rehtkernon daz rihi kistarkan

´er will denen, die das Recht lieben, das himmlische Reich sichern´

denne uuirdit untar in uuic arhapan

´Jetzt erhebt sich Kampf zwischen ihnen´

enti in demo sinde sigalos uuerdan.

´und auf diese Weise sieglos werden´

enti si dero engilo eigan uuirdit,

´und sie der Engel Besitz wird,´

Pidiu ist demo manne so guot

´Daher ist es für den Menschen das beste,´

Способы выражения будущего времени в приведенных примерах имеют формальные и смысловые различия. В структурном плане мы имеем дело с простыми глагольными формами (i, ii) и с глагольными сочетаниями (iii-viii). В первом случае значение будущего передается презентными формами префиксальных (kiuuinnit) и непрефиксальных (qimit) глаголов. Во втором случае – свободными синтаксическими сочетаниями, закладывающими основу для становления аналитических форм выражения будущего времени.

Форма презенса на начальном этапе развития немецкого языка не имела четкого закрепления за настоящим временем и часто использовалась для передачи будущего. В. М. Жирмунский характеризует презенс древневерхненемецкого периода как «настоящее-будущее» [3, с. 293]. Особую роль при этом играет контекст: проекция будущего времени происходит в прямой речи, в монологе; в нашем случае – в описании неизбежных предстоящих событий.

Презенс-футурум сохраняется в немецком языке на протяжении всего его развития и активно используется и в наши дни. Количественный анализ употребления этой формы в современном немецком языке свидетельствует о ее высокой частотности: в устной речи Futur І почти полностью вытеснен презенсом, а в письменной речи ее доля составляет 20–25% [6, с. 221].

Направленность на приходящие события также наблюдается и у глаголов с префиксом ge-, имеющим перфектное значение. Сема результативности противоречит представлению о настоящем времени; основным грамматическим значением презенса глаголов совершенного вида становится значение будущего, как например, в русском языке [1, с. 451–452].

Функционирование глаголов с префиксом ge- регистрируется в период становления отдельных германских языков: префиксальные глаголы со значением начинания встречаются в древнеанглийских текстах [7, с. 110–111].

В немецком языке префиксальная глагольная форма как способ выражения будущего сохраняется до ранненововерхненемецкого периода (XII-XIII вв.) и употребляется как простая форма: Gelebte ich noch die lieben zît (Friedrich von Hausen, Heimweh), либо в конструкциях с модальными глаголами: dorft er in sime hercen nimmer mer getragen (Das Nibelungenlied).

В дальнейшем глаголы с префиксом ge- со значением будущего времени выходят из употребления, поскольку категория вида в немецком языке не имела систематического формального выражения и не получила дальнейшего развития. Стоит отметить, что префикс ge- в поэме «Муспилли» является не единственным аффиксом со значением будущего. В тексте такую роль выполняют также префиксы ar- ´er-´ и var- ´ver-´: arhevan, arfurpan, arstent; varprinnen, sih varsuuilhan: aha artruknent, muor varsuuilhit sih ´die Flüsse vertrocknen, das Moor verschluckt sich´.

По характеру элементов сложных форм следует выделить такие конструкции «модальный глагол + инфинитив» (iii, iv), «werden + партицип I / прилагательное / существительное (v, vi, vii), «sein + причастие I (viii)». Конструкции с модальными глаголами способствовали формированию форм будущего времени на основе модальных отношений, а с глаголами werden, sein и beginnen – на основе видовых отношений [3, с. 294].

Сочетания модальных глаголов sollen и wollen с инфинитивом для проекции будущего является характерным для всех германских языков. В большинстве современных германских языков (напр., английском, голландском, шведском) конструкции с модальными глаголами грамматикализировались и утратили полностью или частично первоначальное модальное значение. В исландском языке, как и в древних германских языках, специальная форма выражения будущего времени отсутствует: для передачи будущего используются конструкции с оттенками допущения, обязательности и др.

В современном немецком языке сочетания с модальными глаголами функционируют со значением субъективного модального будущего как неизбежного или желаемого. Модальное значение глагола wollen часто нивелируется и заменяется темпоральным [8, с. 135]:

Ich will hier warten, bis du zurückkommst.

- Ich werde hier warten, bis du zurückkommst

Что касается древневерхненемецкого периода, то обозначение будущего времени с помощью глаголов sollen и wollen как неизбежного или желаемого имеет широкое распространение, причем первый тип встречается гораздо чаще. Этот факт можно объяснить влиянием религии на устную и письменную речь того времени, где, как уже было сказано выше, будущее представлялось преопределенным и пастве предлагалось смирение с предстоящими событиями.

В поэме «Муспилли» в конструкциях с глаголами sollen и wollen наблюдается сохранение модального значения, что свидетельствует о начальном этапе грамматикализации конструкции, которая, в конце концов, не была завершена.

Иной путь развития имеют конструкции с участием инхоативных глаголов – beginnen (в поэме «Муспилли» такие конструкции отсутствуют) и werden. Сочетания с глаголом «начинать» является характерным для готского языка (глагол duginnan), а с глаголом «становиться» – древнескандинавских языках.

Конструкции с werden, из которых позже сформируется объективное будущее, в древневерхненемецкий период встречаются реже, чем конструкции с модальными глаголами, и имеют в основном видовое значение. Werden употребляется в сочетании с партиципом І для проекции начинания, переходящее в будущее незавершенное.

Инхоативные глаголы в этот период сохраняют оттенки начала действия, его развитие или переход к его завершению и тем самым выявляют тесную связь с предстоящим. Сохранение семы инхоативности оказывает влияние на распределение синтаксических ролей именных глагольных форм, напр., атрибута:

(v) denne uuirdit untar in uuic arhapan

Pr О Attr

Конструкции с глаголом sein в сочетании с существительным или партиципом I со значением будущего времени встречаются очень редко и уже в двревневерхненемецкий период непродуктивны. Однако такие сочетания также могут стать основой формирования синтетических или аналитических конструкций со значением будущего времени, как напр., в украинском языке, ср.: писатимуть (простая форма), муть жити (юго-зап.) (аналитическая конструкция).

Формы с sein в дальнейшем приобретают значение незаконченного действия, протекающего в данный момент, и закрепляются как Present Continues в современном английском языке. Следуют отметить, что в современном немецком языке отмечается тенденция к грамматикализации конструкций прогрессива с таким же значением: в основе конструкций также лежит сочетание глагола sein с предложным инфинитивом [см. 2].

Числовое и процентное соотношение форм будущего времени, встречаемых в поэме «Муспилли», проиллюстрировано в таблице 1:

Табл.1 Количественные показатели употребления средств выражения будущего времени в поэме «Муспилли» (9 в., баварский диалект)

Простые формы: презенс (без префикса) презенс с префиксом ge-	44 16	49,4% 18 %
Глагольные сочетания: sollen + Infinitiv wollen + Infinitiv werden + Part. I / Inf. /Subst. beginnen + Infinitiv sein + Partizip I	15 1 12 -- 1	17 % 1,1 % 13,4 % -- 1,1 %

Доминирующим средством выражения будущего времени в тексте является простая форма настоящего времени непрефиксальных и префиксальных глаголов. Их количество превышает 57 % всех случаев. Среди сложных форм наиболее частотными являются конструкции с модальным глаголом «sollen + Infinitiv» и инхоативным «werden + Partizip I» (соответственно 17% и 13,5%).

Таким образом, проекция будущего в древневерхненемецкий период осуществляется различными как в структурном, так и смысловом плане способами. Конкурирующими средствами в эпоху становления отдельного языка германской группы и расширения категории времени являются префиксальные и непрефиксальные презентные формы и свободные синтаксические сочетания именных форм глагола (партицип и инфинитив) с модально-инхоативными глаголами sollen и werden. На основе сложной формы с инхоативным глаголом werden в последующем разовьется грамматическая аналитическая форма будущего времени Futur I.

Перспективы дальнейшего исследования – в установлении специфики грамматикализации форм будущего в отдельных германских языках, особенностях диалектного употребления средств выражения будущего времени в современных германских языках, а также в сопоставлении модификации категории времени в германских языках.

Опубликовано в Педагогические науки

Подробнее ...

Пятница, 27 октября 2017 07:20

Историческая модификация структуры слова

Постановка проблемы. Проблема исторических изменений в морфологии в последние десятилетия вызывает особый интерес, что объясняется интенсивной разработкой общих принципов диахронного языкознания. Среди работ, посвященных теоретическим основам исторического словообразования и словоизменения, отметим труды отечественных лингвистов В.В.Виноградова, Е. С.Кубряковой, А.Э.Макаева, В.Н.Ярцевой, В.Г.Адмони, М.М.Гухман, В.М.Жирмунскогои др. Характеризуя познавательные процессы сущности языка, Е. С. Кубрякова выделяет «широкомасштабные процессы», связанные с «определением сущности происхождения и природы языка…» [7, с. 60]. Подобные исследования по ее утверждению расширяют «наши представления о языке за счет появления в них доселе неидентифицированных языковых индивидуальных объектов,…» [там же, с. 61].

Анализ литературы.Впервые к исторической морфологии немецкого языка обратился Я.Гримм в своей работе "Немецкая грамматика"[13]. Весь имеющийся языковой материал, включая также и конструкции древнего этапа развития немецкого языка, он анализирует и классифицирует с историко-генетических позиций на синхронных срезах языка без вскрытия причин и описания механизмов изменений. Основные положения его концепции была развиты и дополнены в дальнейшем младограмматиками О.Бехагелем, Ф.Клуге, Г.Паулем и другими.

Основной заслугой младограмматиков является полное описание действия фонетических законов как законов развития языка, а также введение понятия "аналогия". Г.Пауль посвятил проблеме аналогии целую главу в своей работе "Принципы истории языка"[10], пояснив ее таким образом: "В истории языка мы наблюдаем постоянную борьбу двух противоположных тенденций. За каждым разъединением следует воссоединение. Чем сильнее было разрушительное воздействие звуковых изменений на группы, тем активнее деятельность новообразования […]. Фактором, противодействующим разрушительному воздействию звуковых изменений, является образование по аналогии"[10, c. 240]. Г. Пауль ввел понятие "аналогических пропорций", объединенных сходством формального и "вещественного" выражения или значения в слове, которые включают, по крайней мере, три члена: Tag:Tages=Arm:Armes=Fisch:Fisches. Действие механизма аналогии он объясняет психологическим фактором.

Аналогия рассматривалась младограмматиками, скорее, как исключение, которое помогает пояснить те исторические изменения в структуре слова, которые необъяснимы с помощью фонетических законов. Со временем было установлено, что аналогия – это не исключение, а "причина и фактор" морфологических изменений.

В дальнейшем проблема аналогии разрабатывалась на материале славянских языков И.А.Бодуэном де Куртене, Л.А.Булаховским, Е. Курилович, результаты исследования которых способствовали становлению диахронической морфологии (В.И.Георгиев, В.К.Журавлев и др.). Если младограмматики стремились пояснить историю каждой морфемы и описать "праморфему" индоевропейского языка на основе фонетических законов, то в настоящее время отдельные морфемы рассматриваются как звенья определенной целостной системы, в рамках которой они взаимообусловлены. Было установлено, что фонетические законы действуют на аллофонном уровне: изменение, фонетическое варьирование и его ограничение происходят в рамках единой фонемы. Морфологические законы аналогии действуют на алломорфном уровне, в рамках единой морфемы [5, c. 45].

Алломорфами одной морфемы могут стать результаты соответствующих фонетических законов. На основании этого, В.К.Журавлев уточняет понятие аналогии: "«Снятие» вариативности алломорфов путем замещения одним из алломорфов всех других, функционирующих в данном языке на данном этапе его развития, и составляет суть грамматической аналогии" [там же]. Различия между фонетическим законом и законом морфологической аналогии В.К.Журавлев видит в том, что действие первого в данном языке на данном этапе его развития непреложно, не ограничено лексическим или грамматическим материалом. Действию морфологической аналогии в данный момент подвержена лишь данная словоформа; изменение при этом совершается постепенно, от одной словоформы к другой [там же, c. 48].

При анализе исторических изменений следует также учитывать явление морфологической нейтрализации (термин введен Н.Трубецким), которое необходимо отличать от морфологической аналогии. Речь идет о нейтрализации морфологической оппозиции, позиционном снятии "полезного противопоставления". Примером может служить нейтрализация противопоставления "именительный/винительный падеж" для существительных мужского рода в русском языке: стол стоит (им.п) – вижу стол(вин.п.); оппозиции "1 лицо/3 лицо множественного числа" для немецких глаголов, напр., wirlesen (1 л.) - sielesen(3 л.).

Любое морфологическое изменение отдельной словоформы, если оно не относится к результатам действия фонетического закона, является изменением собственно морфологическим, обусловлено морфологической аналогией, либо нейтрализацией морфологической оппозиций.

В результате фонетических и грамматических законов в структуре слова происходят различные изменения не только в словообразовательных и словоизменительных аффиксах, но и в самой основе. По наблюдениямВ.И.Максимова, речь может идти о внутренних (трансформация, деформация, трансакцентация, трансаффиксация, десуффиксация, декомпонизация и замещение) и внешних изменениях (трансстиляция, трансмоделяция, демоделяция, транссемантизация и десемантизация) [9, c. 14–27]. Исходя из этого, можно утверждать, что изменения затрагивают форму, значение и функции словообразовательных элементов. Они могут привести к их частичной/полной модификации или к исчезновениюв результате переразложения. Наиболее подверженными, согласно данным В.И. Максимова, можно считать именно словообразовательные и словоизменительные элементы [там же].

Важным при анализе исторических изменений является также явление декорреляции – изменение характера или значения морфем и соотношений их в слове при сохранении последним того же числа и порядка морфем (у В.И.Максимова – словообразовательных морфем), которое в нем наблюдалось первоначально [там же, с. 37].

Таким образом, понимание структуры слова как системы производящих основ и словообразовательных, а также формообразующих элементов в их хронологической и смысловой последовательности позволяет не только выявить основные элементы структуры слова, но и установить их смысловую и хронологическую иерархию.

В отличие от традиционного и дескриптивного подхода при описании структуры слова, метод трехаспектного сопоставления обеспечит большую точность членения производного на непосредственно-составляющие. Вычленение морфем и их сопоставительный анализ позволит выявить и определить исторические изменения, а также вскрыть механизмы и факторы развития структуры слова.

При анализе структурных изменений слова важным является разграничение фонетических законов, закона грамматической аналогии и нейтрализации морфологической оппозиции, а также их взаимодействия. Представляется необходимым не только описания действия этих законов, но установление их последствий для модификации структуры слова, возможного изменения грамматического значения составных элементов и последствий этого для грамматического статуса слова.

Цель статьи состоит в анализеисторических изменений структуры слова на примере инфинитива слабых («правильных») глаголов в истории немецкого языка.

Известно, что инфинитив представляет собой грамматическую форму, лишенную четких морфологических признаков и обладающую признаками именной и глагольной частей речи[3]. Подобные синкретические формы с трудом подаются описанию, с одной стороны, из-за недостаточной разработанности общих принципов классификации частей речи, с другой стороны, вследствие отсутствия комплексного описания двойственных единиц. В существующих немногочисленных работах, посвященных проблеме генезиса инфинитива [2; 4, 6, 12], внимание исследователей фокусируется на поиске исходной для него части речи (имя vs. глагол) без учета языковых факторов его становления.

В традиционной грамматике принято считать, что исходная модель регулярных глаголов германских языков была многоморфемной и состояла из четырех / пяти элементов– корня, основообразующего или тематического суффикса, суффикса инфинитива, падежной флексии; инфинитив с предельным значением дополнительно получал префикс.

К моменту формирования отдельных германских языков именныеосновы практически утратили свою первоначальную значимость. В результате основообразующий суффикс глагола потерял свою исконную самостоятельность и слился с суффиксом инфинитива. В древненемецком языке они образовали неразрывное единство, не поддающееся членениюна составные элементы: nem-an. При этом произошло переразложение аффиксов, в результате которого произошло сокращение основы в пользу суффикса. Изменилась и функция последнего: он участвует в образовании инфинитива и на ранних этапах сообщает морфологический тип глагола. На основании чего, эту морфему следует рассматривать как формообразующий или словоизменительный суффикс. То, что это суффикс, а не флексия, говорит тот факт, что морфема сохраняется в падежных словоформах инфинитива: nem-ann-es.

Утрата основообразующего показателя привела к сокращению вычленяемых словообразовательных элементов (с пяти до четырех, с четырех до трех):

Инфинитив с непредельным значением

[(nem + an) + ǿ], где ǿ - нулевая флексия

Инфинитив с предельным значением

gi+[(nem + an) + ǿ]

Упрощение модели происходит также и за счет выпадения к началу средневерхненемецкого периода (XI в.) дополнительного–п-, удваивавшего раннее суффикс:

(i)"…dabedorfenwircehabenevorfrouwenherlichgewant". "…und benötigen dazu dort vor den Frauen feinste Kleidung" [1, c.146–147]

"Нам нужно быть перед женщинами в хороших одеждах ".

К началу ранненововерхненемецкого периода (XIVв.) в структуре инфинитива происходят значительные изменения, приведшие к дальнейшему сокращению числа элементов. Во-первых, происходит утрата падежной категории, а вместе с ней и падежных окончаний. Начиная с конца средневерхненемецкого периода, форма инфинитива с нулевой флексией вытесняет флективные падежные формы инфинитива. Поскольку исчезает оппозиция падежных форм инфинитива, где формальными показателями служили флексии, то отпала необходимость выделения нулевой флексии у формы простого (несклоняемого) инфинитива. Кроме этого,префикс gе-, закрепляясь как обязательный формальный признак причастия II, утрачивает свое первоначальное видовое значение и выходит из употребления. В результате этого, структура инфинитива в нововерхненемецком становится двучленной:

(nehm + en)

Функция глагольной основы как носителя лексического значения сохраняется; морфема –en десемантизируется: исчезает функция показателя морфологического типа глагола.

Несмотря на прозрачность структуры простого инфинитива современного немецкого языка, состоящего из двух морфем – глагольной основы и конечного аффикса, в лингвистике нет единого мнения по морфологическому статусу последнего элемента. Во многих грамматиках конечный аффикс рассматривается как суффикс инфинитива и противопоставляется личным окончаниям глагола [11]. Другие называют его флексийным морфом, поскольку он не участвует в словоформах глагольной парадигмыи в образовании производных от глагола слов, что характерно для окончаний (см. [8; 14]и др.).

Вслед за В.Флейшером, мы признает сохранение за –en словообразовательной функции, поскольку эта морфема служит единственным элементом вербализации в том случае, если рассматривать инфинитив как "основную форму" глагола. При образовании глаголов типа erfrischen от прилагательного "frisch" и verarzten от существительного "Arzt" в современном немецком языке задействованы конфиксы ver- и –en (у Флейшера – прерывистые деривационные элементы). Глаголов frischenи arzten, к которым бы присоединялись префиксы, не существует. Если –en не считать деривационной морфемой, то данные словообразования следует рассматривать как "префиксальные дериваты", при этом "упускается из виду принципиальное различие между суффиксом и префиксом"[11, c. 138]. Поскольку морфема –en, начиная с ранненововерхненемецкого периода, совмещает в себе функции окончания и суффикса, ее следует рассматривать как словоформообразующий суффикс. Этот суффикс сохраняется при образовании микросистемыинфинитива, состоящей преимущественно из аналитических форм.

В дальнейшем в структуре современного немецкого инфинитива отдельных глаголов происходит расширение суффикса: -el-n, -er-n:babbeln, rädern. Элементы-еl- и –еr- В. Флейшер рассматриваеткак самостоятельные суффиксыс итеративным и уменьшительным (liebeln) или со словообразовательным значением (häufeln) [там же, с. 143].

Начиная с XVII столетия, употребляется также расширенный суффикс –ier-enу глаголов с иноязычной основой: telefonieren, computerisieren и др. Однако, суффиксация глаголов носит незначительный характер.

Структура инфинитива с раннего средневековья не претерпевает значительных изменений и сохраняет двучленность.

Выводы: таким образом, в структурной перестройке инфинитива наблюдается упрощение числа морфем с пяти / четырех (древневерхненемецкий период) до двух (нововерхненемецкий период), что соответствует общим тенденциям развития грамматической подсистемы немецкого языка. Из структуры инфинитива исчезают морфемы, утратившие свою функциональность, а именно: основообразующий суффикс и префикс с предельным значением. Падежная флексия модифицируется и трансформируется в словоформообразующий суффикс.

Опубликовано в Педагогические науки

Подробнее ...